В этом году исполняется 35 лет нью-йоркским протестам, в ходе которых велокурьеры и их сподвижники отстаивали свое право на город. О том, почему попытка мэрии изгнать велосипедистов с городских улиц стала провальной, рассказывает участник этих событий Чарлз Команофф.

Колонка Чарлза Команофф была опубликована в Streetblog NYC к 25-летию протестов, но за прошедшие десять лет не стала менее интересной и поучительной.

Тридцать пять лет назад в Нью-Йорке происходили невиданные доселе события: сотни и даже тысячи велосипедистов заполняли городские авеню в ходе стихийных демонстраций, соединивших в себе элементы протеста и празднества и ставших толчком для городского велоактивизма. В этих демонстрациях участвовали велосипедисты всех мастей, существовавших в Нью-Йорке 1980-ых годов: велокомьютеры и любители велопрогулок, гонщики и просто люди, симпатизирующие велосипедистам, а также велокурьеры, которые в те годы активно передвигались по улицам среднего Манхэттена и положили начало летним акциям. Сплотил эту разношерстную компанию указ мэра, запретившего передвижение на велосипеде в самом центре Мидтауна: на Пятой, Мэдисон и Парк авеню с 31-ой по 59-ую улицы. 

Запрет на велопоездки должен был действовать с 10 до 16 часов, с понедельника по пятницу, и явно был направлен против велокурьеров, которые, по мнению желтой прессы и других властителей общественного мнения, были источником опасности и создавали хаос на нью-йоркских улицах. При этом запрет ставил под вопрос само право передвигаться по городу на велосипеде и открывал сезон охоты на представителей городского велосообщества. 22 июля 1987 года мэр Эд Кох, стоя в окружении руководителей полицейского и транспортного департаментов, объявил о запрете, который должен был вступить в действие через шесть недель, в начале сентября, когда по городу развесят соответствующие знаки и будут улажены все юридические формальности.

Возмущение людей было вполне предсказуемо. Решение выгнать с улиц велосипедистов было сомнительно с прагматической точки зрения и не имело никакого оправдания с позиций морали. Запрет, нацеленный на уязвимых представителей рабочего класса, какими и были велокурьеры, воспринимался как поиск козла отпущения и элемент классовой борьбы. А вот праздничный характер этих шествий оказался сюрпризом; участники летних велопротестов выражали разочарование, надежду и радость одновременно. Они были разочарованы происходящей с ними несправедливостью, выражали надежду на поддержку других нью-йоркцев и испытывали радость, которая всегда возникает в те моменты, когда прежде маргинализированная группа выходит на улицы и начинает диктовать свои правила. 

А свои правила у нас точно были. Раз или два в неделю в районе 5.30 вечера, когда у курьеров заканчивался рабочий день, толпа велосипедистов — что-то около пяти сотен, а иногда и больше — выдвигалась на Шестую авеню и ехала от Хаустон-стрит до южной границы Центрального парка. Мы двигались достаточно медленно, около пяти миль в час, чтобы все встречные могли увидеть наши велосипеды, рассмотреть наши лица и тела. Пешеходы и бегуны могли присоединиться к нашей компании. Мы останавливались на светофорах — решение пропускать пешеходов и автомобильный траффик было гениальной находкой. Это доказывало, что велосипедисты уважительно относятся к городу, и не позволяло полиции разогнать несанкционированную акцию под предлогом того, что они устраивают помехи движению. Стеклянные башни отражали и эхом разносили наши кричалки: “Чего мы хотим! Мы хотим вернуть наши улицы!”, перемежающиеся призывами: “Присоединяйтесь к нам!” Вскоре демонстранты обзавелись транспарантами, высмеивающими мэра: “Кох не умеет ездить на велосипеде”, и вызывающим к нью-йоркцам: “За чистый воздух: велосипедисты и пешеходы, объединяйтесь!”

Были и другие акции, прежде всего во время обеда, когда спешившиеся велосипедисты слонялись между Восточными 40-ми и 50-ми улицами, показывая, что запрет на велосипеды создаёт пешеходные пробки на переполненных тротуарах. Вскоре велосипедисты захватили не только улицы, но и прессу. Также, как в начале 1980-х редчайшие случаи смертельных наездов велосипедистов на пешеходов вызывали всеобщее негодование, теперь все только и писали о велокурьерах, которые, вопреки своей репутации, останавливаются на красный сигнал светофора и требуют чистого воздуха. Вскоре каждый выпуск Post, Daily News и Newsday пестрел фотографиями, колонками и новостными историями, в которых говорилось не только о текущих протестах, но и об опасностях, с которыми сталкиваются курьеры на улицах, и об их нелегком труде. Вскоре колумнисты начали цитировать таксистов и водителей грузового транспорта, которые воспринимали курьеров как таких же трудяг, как и они сами, а в лексикон горожан вошло слово “доринг”. Суровые условия работы курьеров, как и нехватка городских велодорожек для всех остальных, отваливающихся выехать в город на велосипеде, стали предметом беспокойства для многих горожан. Люди соглашались с тем, что прежде, чем вводить драконовские запреты, надо устранить эти несправедливости. 

В конце августа верховный суд штата Нью-Йорк отменил запрет по формальным причинам: мэрия так и не опубликовала его официально. С учетом 45-дневного срока на подачу уведомления, он не мог вступить в силу ранее середины октября, и городской совет просто махнул на него рукой. Пресса списывала это на иск, которых был подан организацией Transportation Alternatives, однако реальной причиной стала “велорюция”, охватившая улицы города. Мэр Кох проиграл публичную войну с велосипедистами — Сити-холл получил более шестисот писем в их поддержку, а сами велосипедисты заработали в глазах горожан славу благородных борцов за правду. Вынужденный пойти на попятный и осмеянный прессой как Голиаф, проигравший битву Давиду на велосипеде, мэр, который занял свой пост как либеральный реформатор, сам испортил себе репутацию.

Фото вверху: Carl Hultberg.