Это мой дедушка, Владимир Афанасьевич Пашинин, но поскольку бабушки-дедушки у нас дома не в ходу, я и другие  члены семьи всегда звали его Вовой. Дальше в тексте я его тоже буду называть Вовой, иначе будет неправдоподобно. Тем более на фото он явно на дедушку точно не тянет — ему тут лет двадцать с небольшим. Вова сыграл важную роль в моем увлечении велосипедами, к тому же сегодня 9 мая, а 16-го у него будет день рождения, юбилейный.

То, что Вова необычный человек, стало ясно, как только он появился на свет: помимо мозга в голове, у него был еще один – в плече. Дело было в 1925-м году в городе Бобруйске, не думаю, что там в те годы был какой-то выдающийся центр медицинской науки. Тем не менее, врачи успешно провели операцию и лишний мозг удалили от греха подальше. Знаю, звучит как дикая фантазия, я сперва тоже не верила, но это чистая правда.

В детстве Вова вместе с родителями жили в доме 62 на Новослободской, но на самом деле это не дом, а целый квартал со множеством корпусов и внутренних дворов. Велосипеды по тем временам были довольно-таки большой редкостью. Вове велосипед привез отец из Монголии — он там работал ветеринаром, помогал братской республике. Кроме того, обладателем собственного велосипеда был соседский парень, сын латышского стрелка. Потом за ними приехал черный воронок, вся семья исчезла, остался только велосипед — на нем теперь ездил вселившийся в их квартиру нквдшник.

В школьные годы Вова отличался неукротимым характером, был кудряв, за что получил прозвище Баран, имел двойку по поведению и пятерки по всем остальным предметам. Родные считали, что его ждет блестящая карьера в сфере точных наук. Может, так бы оно и случилось, но в 16 лет Вова пошел на войну и это изменило его дальнейшую жизнь. Вообще-то на фронт брали, начиная с 17-ти, но Вова накинул себе годик, наврал, что забыл документы дома, и ему поверили на слово. Шла зима 1941 года и, как я понимаю, желающим пойти на фронт в тот момент особо не отказывали. На сайте “Подвиг народа” он до сих пор числится как человек 1924 года рождения.

Классика

Я с детства слышу фразы, что мол во время отечественной войны люди сражались и умирали ради счастливой жизни внуков и правнуков. Если подумать, то это дикий инфантильный эгоцентризм. Вы вот только представьте себе человека, который в 16, 17, 20 лет помышляет о каких-то там отдаленных правнуков — а в этот момент рушится весь привычный ему мир. За родных, близких бились — несомненно, а вот внуки и правнуки, не маячившие еще даже эмбрионами на горизонте, тут, по моему мнению, абсолютно  не причем. У Вовы помимо этих общечеловеческих мотивов, была еще одна причина пойти на фронт — он мечтал стать военным, хотел поступать в военное училище, но родители были жестко против. Военные годы он считал лучшими в своей жизни.

Подробности его военного пути я сейчас описывать не буду. На каком фронте воевал, ранения, награды — в данном случае это не так уж и существенно. Я знаю, многие воевавшие люди говорят о войне не очень охотно, но с Вовой было ровно наоборот. Причем большая часть известных мне историй из его фронтовой жизни носит не парадно-героический, а слегка абсурдный характер. Важно понимать, что он был человек отчаянный — служил в гвардии, в десантных войсках в разведке.

Если без родственных эмоций, то из сочетания этих фактов надо бы, наверное, сделать вывод, что Вова был отчаянным головорезом. С его слов, например, в нашей семье все хорошо знают, как правильно убить спящего человека, чтобы перед смертью он не закричал. При этом в мирной жизни Вова имел один недостаток — он крепко пил. Май в нашей семье был самым трудным месяцем — сперва отмечался первомай, потом день печати, день Победы, а потом и день рождения. Вова пил и один, и с компанией, в которой мог оказаться кто угодно — бывшие фронтовые товарищи, друзья-спортсмены, творческая интеллигенция или бродяги в Савеловского вокзала. Всю эту публику он тащил домой. Помню бабушка использовала для натирания паркета мастикой старую кепку, на вопрос о происхождении которой отвечала: “Один босяк оставил”. Бабушку, кстати, бабушкой тоже никто не звал, а все звали ее Лялей. У них с Вовой всю жизнь была большая любовь, хотя во хмелю он изрядно взрывал ей мозг. Однажды он как ветеран поехал на встречу с десантниками, которые зачем-то подарили ему винтовку. Вова обмыл это дело и начал ползать по квартире по-пластунски, целясь при этом в Лялю. Но Ляля была ко всему привычная и жутко строгая — на следующий день повелела снести винтовку обратно, так Вова и поступил.

ВоваЛяля1956

На этом снимке они с Лялей не приеме в Кремле. Предположительно, по случаю Олимпиады 1956 года.

При всем при этом он был добрый и даже стеснительный человек. Целовал соседкам руку при встрече в подъезде и прятался дома, когда соседка по даче выходила на прополку в исподнем (у нас на даче все толстые тетки вечно шуровали по поселку в лифчиках и трусах). Когда мне было лет 8-9, мы с Вовой поехали в Киев, где он без конца кормил меня мороженым в стаканчике и поил газировкой с сиропом из автомата. К вечеру у меня начался жуткий дрищ, от которого меня лечили дома у его фронтового товарища Анатолия Дабижи. В тот вечера я впервые услышала слово мумиё, которое изумляет меня по сей день.

ПетДабПаш

На этой фотографии Дабижа стоит справа. До того, как попасть на фронт, он пытался спасать евреев в бабьем Яру. А слева от Вовы — Анатолий Петров, на войне они были лучшими друзьями. С Петровым связана самая потрясающая история. Однажды Вова попал в окружение. Насколько я понимаю, противники стояли очень близко друг друга, так что Вову было хорошо видно с нашей стороны. Командир рассудил, что ничего хорошего в плену его не ждет и приказал его застрелить — как ни дико это звучит, из гуманных соображений. Выполнять приказ было поручено лучшему другу, то есть как раз Петрову. Вова предвидел такой оборот событий и спрятался получше (он же разведчик был, умел спрятаться в чистом поле), а пилотку свою оставил на видном месте – ну Петров по ней и шарахнул. А Вова начал потихоньку выбрался из окружения, а по дороге подбил два вражеских танка, уничтожил их экипажи (танкисты вели себя беспечно, поскольку находились у себя в тылу) и зарисовал расположение немецких войск. За это его представили к званию героя Советского Союза, но в последний момент командир порвал наградной лист из чувства мести – дело было в канун пасхи и Вова по такому случаю покрасил командирской собаке яйца. Это, кстати, был уже не первый случай, когда Вова лишился боевых наград из-за своего характера — до этого с него сняли все ордена-медали и отправили в штрафную роту, когда он сбежал из госпиталя, поскольку не хотел лечиться, а хотел воевать. А уже после войны, в 1960-е годы, его уволили из газеты «Правда» за анекдот про Хрущева.

Велосипеды в военной жизни Вовы и его товарищей появились примерно в тот же период, весной 1944 года — до этого не складывалось. «Я наводчик Р.П.Д.— это хуже, чем автоматчик или разведчик, которым дают велосипеды, но все же хорошо», — писал он в дневнике в 1943 году.

Вообще-то изначально велосипеды стояли на вооружении у немцев, но по мере продвижения вперед наши солдаты все активней пользовались трофейным имуществом, поскольку по качеству оно, к сожалению, было заметно лучше. Вова рассказывал, что в тот момент и сапоги, и штаны, и винтовка у него были немецкие, как и у его товарищей по роте. Когда они вошли в Грейфсвальд, комендант которого решил сдать город без боя, местные жители поначалу не поняли, что это за солдаты, и жутко перепугались, услышав русскую речь.

Велосипеды сильно ускоряли продвижение вперед, хотя многим приходилось осваивать этот способ передвижения буквально на ходу. Велосипед по тем временам был штукой редкой и ценной, некоторые имели с ним дело впервые.

Вело

На этом снимке Вовы нет. Он сделан осенью 1945-го, когда вовина часть стояла в городе Штральзунд. Делать там было особо нечего и солдаты повадились в местное фотоателье, а потом менялись карточками, на обратной стороне которых оставляли лиричные пожелания на долгую память. У нас дома хранится целая стопка таких фотографий с портретами солдат – я пыталась выяснить у Вовы, кто есть кто, в последние годы его жизни, но многих он уже и сам не мог вспомнить. Из Штральзунда он написал домой письмо, в котором тоже фигурировали велосипеды: «Сейчас нахожусь в Центральной Германии. К сожалению, в Берлин не попал. На нашу долю выпало побережье Балтийского моря (приказы 2 Белорусскому ). Да воевать-то собственно говоря и не пришлось. На велосипедах летели за немцами и все. Все время впереди части. Въедем в населенный пункт, узнаем, что немцы в 2-х км. Не успели туда приехать, а они уже дальше. И не догнать никак».

Остаться в армии, как Вова мечтал, у него не вышло — из-за контузии. Из-за нее же, как я подозреваю, после войны он толком на велосипеде уже не ездил, хотя велосипед в послевоенные годы имелся — трофейный немецкий Diamant. Привез он его с собой из Германии или купил уже в Москве, уже никто не знает. Мама полагает, что привез, но при этом в Германии на войне он ездил на другом — марки Hercules. Мой дядька, в распоряжении которого в итоге оказался велосипед, утверждает, что на раме у него был фашистский череп. Из-за этого ездить по городу на нем было нельзя, только на даче. Может, так оно и было, хотя дядька мой — изрядный выдумщик, мог и приврать.

Уже на моей памяти мои родители подарили Вове велосипед на день рождения — он частенько говорил, что мечтает о велосипеде. Но ездить на нем так и не стал , в итоге он достался отцу. Тем не менее, велосипеды у меня четко ассоциируются с Вовой. Не помню, кто фактически покупал мне велосипеды в детстве, но есть ощущение, что инициатором был именно он. Благодаря ему у меня сложилась уверенность в том, что велосипед – это хорошо, правильно и надо ездить на нем надо при всяком удобном случае.

ВоваПишет

Еще, наверное, надо сказать, что ученым Вова тоже не стал, а стал в итоге спортивным журналистом, а также большим противником профессионального спорта – знал на примере друзей-чемпионов, к чему это приводит. Когда я в какой-то момент заявила, что хочу заниматься не велотреке, сразу сказал, что этого не допустит: «Будут кривые ноги, детей не будет и замуж никто не возьмет».

Думаю, из вышесказанного уже ясно, что сейчас Вовы уже нет в живых. Он умер три с половиной года и в характерной для него оригинальной манере сделал это в канун нового года, отчего подготовка к похоронам превратилась в сюрреалистический траурный забег по предпраздничной Москве. От него осталась неопубликованная книжка о войне — в конце 1980-х годов ее завернула цензура под предлогом, что такого не может быть, потому что не может быть никогда. Это при том, что историй вроде тех, что я вам сейчас рассказала, там не было и в помине.